Вся процессия направилась к пятому складу. Двери действительно не было — вход в него был прикрыт большим фанерным щитом. Он был какого-то странного, буро-коричневого цвета и полностью закрывал отверстие. Процессия подошла, остановилась. В воздухе почувствовался странный запах, не имеющий ничего общего с запахом моря.

— Отодвинуть, — скомандовал комиссар.

Солдаты бросились выполнять приказ.

— Тяжелая, однако, — бросил кто-то из них. Кусок щита не был закреплен. Сдвигая по краям, солдаты аккуратно вытащили его и, перевернув, наконец прислонили к стене. То, что открылось глазам присутствующих, было из числа тех воспоминаний, которым суждено оставаться в человеческой памяти навсегда.

На обратной стороне деревянного щита был распят человек. Это был совсем мальчишка, не старше 18 лет. Его лицо было абсолютно белым и выражало страшную муку. Руки мальчишки, раскинутые в стороны, были прибиты двумя огромными ржавыми гвоздями. Из страшных ран по деревянной поверхности вниз точилась уже засохшая кровь. Ноги его прибили так же.

Кто-то с доскональной точностью повторил позу распятого Христа — в том виде, как принято изображать на распятиях и иконах. По всей видимости, мертв мальчишка был уже несколько часов, потому что кровь успела не только застыть, но и загустеть, а тело закостенеть.

Рубаха на его груди были разорвана, обнажая белую как снег, совсем безволосую грудь. В области сердца запеклась глубокая черная рана. По всей видимости, мальчишку распяли заживо, а затем, чтоб быстрее наступила смерть, ударили в сердце ножом.

Страшное молчание — такое же страшное, как открывшаяся глазам всех картина, повисло в воздухе. Оно было плотным, живым и пульсировало, калеча нервы.

Первым очнулся комиссар по продразверстке. Он был более привычен к зрелищу ужасающей смерти — приходилось убивать людей. Обернулся к солдатам, быстро скомандовал:

— К моей машине, срочно в штаб! Созывать ЧК и доложить подробно. Позвать всех!

— Снять его? — спросил комендант порта.

— Успеется, — комиссар проводил глазами убегающего со всех ног солдата.

Глава 15

Тело мальчишки уложили на медицинские носилки и накрыли черным брезентом. Под ним оно казалось невесомым и совсем хрупким — как кукольное.

Территорию пятого склада оградили веревками и поставили по периметру вооруженных солдат. Впрочем, предосторожности были излишними — людей вокруг по-прежнему не было. За оцеплением стояло несколько машин.

Двое мужчин, встав на колени возле носилок, отодвинули брезент и принялись осматривать тело. Первым был военный врач, имеющий небольшой опыт судебных вскрытий, — искать в городе опытного патологоанатома времени не было. Вторым — Сергей Ракитин, особый следователь ЧК, человек, которому заранее поручили все самые сложные, не политические убийства, происходящие в городе.

— Совсем пацан, — вздохнул он, увидев на руках убитого детские цыпки. Ногти были обкусаны, — мальчишка, который так и не стал взрослым.

— Не старше восемнадцати. Ну 20 — самое большее, — сказал врач. — За что его так?

— Разберемся, — нахмурился Ракитин. — Давно мертв?

— Точно покажет вскрытие. Но сейчас могу сказать, что часа три, не меньше. Если сейчас около семи, значит, убили между 3—4 часами ночи. Но определеннее только после вскрытия можно будет сказать.

— Как его убили? Руки, ноги прибили после смерти?

— Нет, — врач вздохнул, покачал головой, — видите эти подтеки, форму ран? Распяли его заживо. Гвозди вбивали, когда он был еще жив. А вот смерть наступила от ножевого удара в сердце.

— Он мог кричать?

— Наверняка орал как сумасшедший! Только кто бы услышал, если здесь так, как сейчас, никого нет?

— Подойдите! — поднявшись на ноги, Ракитин властным жестом подозвал начальника порта. — Когда, вы сказали, закончили с дровами?

— Около трех... — Комендант клацал зубами от дикого страха. — В три здесь никого уже не было. Не задерживались. Боялись, что дрова отберут. Люди такие... Вы знаете...

— Мальчишка на разгрузке работал? — Ракитин не особо надеялся на ответ.

— Откуда мне знать? — Комендант развел дрожащими руками. — Их здесь знаете сколько работало? Всех и не углядишь в темноте! Я и не узнал бы при свете... Ночь все-таки.

— Ладно, идите, — Ракитин не особо верил в причастность коменданта порта к этому жуткому убийству, но опыт в ЧК подсказывал, что в жизни возможно абсолютно все. И начальник порта это прекрасно понимал, как будто это убийство подписало ему смертный приговор. Будучи большевиком, он знал методы своих. Хуже убийства произойти не могло ничего. Даже если обнаружил тело случайно.

— Есть что-то еще? — Ракитин снова повернулся к врачу.

— Мальчишка нищий был. Из босяков. Вот, смотрите — на левой руке следы чесотки. А в волосах — гниды. Был завшивленный. Значит, ночевал где придется. Бездомный.

— Значит, и работал на разгрузке в порту, — в тон ему добавил Ракитин.

Больше врачу сказать было нечего. Из личных вещей убитого выудить не удалось ничего, их, можно сказать, и не было. Одет он был в какие-то бесформенные, рваные обноски. В карманах того, что давным-давно было брюками, обнаружился пустой спичечный коробок и крошечный огарок свечи. Башмаки без подошв, вместо которых были старые газеты, валялись рядом со входом в пятый склад. Состояние этих башмаков было таким ужасающим, что украсть их никто бы и не польстился. А больше ничего и не было.

Тело накрыли брезентом снова, носилки положили на телегу и увезли в городской морг.

Лицо врача было печальным.

— Я вот, знаете, что думаю? — обернулся он к Ракитину. — За что такого убивать? Нищий, босяк — за что? Ни денег у него, и украсть нечего. Да и сопливый совсем. Ну за что?

— Разве убивают только, чтобы украсть? — усмехнулся Ракитин. — А если это психически больной человек, и убивает просто так?

— Ну, то, что убийца психически больной, в этом нет никаких сомнений, — сказал врач, — психопат с садистскими наклонностями. Скорей всего, шизо­френик. Но вот свечка...

— А что свечка? — заинтересовался Ракитин.

— Свечка говорит, что он жил в темноте. Там, где темно. А ведь вся Одесса стоит на катакомбах. Что, если он прятался именно там? В мине какой-то?

— Точно! Я об этом как-то не подумал, — Ракитин не был одесситом, в отличие от врача. — Тут же есть катакомбы! Есть где прятаться! Хорошо, что вы сказали. Выходит, мальчишка чего-то боялся. Раз он прятался, значит, было чего. Узнать бы где...

— Боюсь, этого вы не узнаете, — усмехнулся врач, — никто не знает все входы в катакомбы, даже коренные одесситы.

— А вы в детстве в катакомбы лазили? — улыбнулся Ракитин.

— Как и все одесские дети! Но мне не понравилось. Холодно, темно и страшно. Не лучшее это место для человека. Несет в себе зло, — вздохнул врач.

— Судя по огарку свечи, мальчишка прятался в катакомбах долго, — задумался Ракитин, — там, где холодно, темно и страшно, как вы говорите. Кто станет находиться в таком месте по доброй воле? Узнать бы все-таки где...

— На Молдаванке, где ж еще, — сказал врач, — Молдаванка вся стоит на катакомбах. Если он был босяк, а он босяк, то прятался только там.

Ракитин нахмурился еще больше. В этот момент к ним подошел солдат из ограждения:

— Там привезли кого-то. Сказали вас позвать.

Попрощавшись с врачом, Ракитин быстро прошел к выходу из ограждения. Там его ждал мужчина в штатском. Обменявшись несколькими словами с этим человеком, Ракитин быстро ушел с места преступ­ления.

Кабачок «Картон» был закрыт. Но едва Ракитин приблизился к вросшей в землю двери, как она распахнулась, и на пороге появился подобострастно кланяющийся Кирпич, в котором никто бы не узнал наглого авторитетного вора. Минуя темный зал кабака, Кирпич провел гостя по небольшой лесенке на второй этаж. Вскоре они оказались в уютной гостиной, обставленной с мещанской роскошью.